Прoчее Творчество

Зарисовки по Еве

Морвен

Я не кукла! Я живая, настоящая, мне тоже больно, мне тоже радостно, мне тоже хочется говорить с этим странным алоглазым человеком – да вот только зачем, о чем? Он все понимает и сам, он все знает: и о неясной пустоте внутри, и о том, что теперь некому ее заполнять – больше никого не осталось, чтобы думать. Да и я здесь есть только потому, что он говорит со мной. На мгновение сверкает ослепительно-болезненная мысль: а может, все так и было всегда? Но потом снова становится спокойно и ровно. Нет. Бой, кровь, радость – такое не создашь одними словами, неважно, о чем они; словами можно только описать, передать, но не почувствовать. «А откуда ты знаешь, что действительно чувствовала?»Я прикрываю глаза. Не знаю. Не знаю, но верю. Когда жизнь похожа на постепенно угасающую вибрацию, на сжимающуюся спираль – остается только верить. Он говорит. Рассказывает, чуть-чуть улыбаясь, - он всегда улыбается, - о том, что каждый одинок даже сейчас, когда все стали единой массой LCL: ведь он до сих пор может вызывать сюда людей. Я не говорю ему, что он не вызывает, а творит, - это он и сам понимает, в конце концов, слова для него – основа существования. Если этот странный человек сказал так, а не иначе, - значит, так и надо, остается только верить. Он рассказывает о том, что каждый одинок, и мне хочется спросить: и тебе – тоже? За этим ты творишь меня, нас, - теперь тебе не с кем говорить, некого видеть? Но я молчу, потому что знаю, что слова – основа существования, и поэтому он не ответит, опустит алые глаза, чиркнет взглядом по алому горизонту, школьная форма будет пахнуть кровью. Я улыбаюсь: ему нравится, когда улыбаются. Говори. Говори, о чем хочешь. Не хочу, чтобы вдруг оказалось, что мне все это снится. * * * Написано, как всегда, в соавторстве с леди Кирой

22 августа 2006 г. 9:31

Морвен

- Расстояние меньше, скорость больше – нет никакой разницы. Намеченная цель не сдвинется с места; и до нее ты доберешься за то же самое время… - растерянно говорю я.
Человек, сидящий справа, улыбается. Хотя нет, пожалуй, скорее ухмыляется. Угловато и спокойно. Небо превращает его профиль в живую картину – высокий мужчина, весь состоящий из острых углов и ухмылки, просто сидит, вытянув длинные ноги в темно-синих, изрядно помятых штанах.
- Разница всегда есть, - говорит он, и улыбка-ухмылка играет на угловатом, резком лице, делая его мягким и простоватым. Наверное, этот человек улыбается-ухмыляется вот так всегда – очень уж естественно у него выходит, словно такое выражение лица ему сохранять проще, чем просто расслабленное. А когда он расслабляется, он хмурый и серьезный – это я знаю, понял сразу, как только увидел слишком спокойные и доброжелательные карие глаза. – Разница есть всегда, иначе не приходилось бы выбирать.
Голос у него тоже спокойный и угловатый, а каштановые волосы собраны в небрежный «хвост», из которого упорно выбиваются несколько отдельных прядей, падающих на загорелое небритое лицо.
- Выбирать, - зачем-то повторяю я и тоже ухмыляюсь. У меня ухмылка другая, - не спокойно-уверенная, как у моего собеседника, а скорее уж отрешенная, как у смертника, смирившегося со своей судьбой. – А если выбирать не из чего? Вам очень часто кажется, что вариант всего один. Или что выбор очевиден… этим человек отличается от Бога: люди ограничены в выборе пути, потому что не видят или считают неприемлемыми другие возможности. Вот она, как вы думаете, почему так решила?
- Она права, - упрямо заявляет этот странный человек, и на его лице неожиданно недобрым огнем горит непреклонность. Он будет защищать ее, что бы ни случилось. – Я или весь мир? Смерть одного человека или смерть всех, кто еще был жив. Любой поступил бы так же, как она.
Я смотрю на море; там, за алыми волнами LCL, на белом берегу сидит истонченная, усталая женская фигура, и ветер путается в черных волосах, то выбрасывая их вверх, то роняя обратно, на узкую спину, туго обтянутую красной курткой. Далеко… ему всегда казалось, что она далеко, а вот теперь он даже не может ее увидеть.
- Любой ли? – я щурюсь и улыбаюсь. Алые волны бьются о камень, на котором мы сидим, и из-за брызг мы оба уже мокрые от носков ботинок до кончиков волос, но этого словно никто не замечает. К запаху крови привыкли мы оба; времени и возможностей было предостаточно. – Вы бы вот решились? Не отвечайте; я знаю, что нет, потому что мир, в котором ее нет, вам бы не понадобился.
Он молчит, пристально и бесцельно глядя вдаль. На мгновение мне даже кажется: видит. Но потом вспоминаю: нет, для него слишком далеко.
- Не решился бы, - наконец говорит он и виновато улыбается-ухмыляется. – Наверное.
- Не решился бы, - эхом повторяю я. – Да и зачем бы, Каджи-кун?
Он вздрагивает, а истонченная фигурка на том берегу напряженно вскидывает голову, как будто могла услышать, - жесткие волосы взлетают в воздух и снова тяжело падают на красную ткань. Я улыбаюсь. Мне тепло и спокойно.
- Незачем, - медленно кивает он. Не улыбка – угол, прямая, угол.
- А если я скажу, что ваша цель, - я чуть склоняю голову, - на том берегу? Что вы решите?
И этот странный человек – угол, прямая, угол, - резко встает и прыгает в море, брызги LCL почти долетают до меня.
- Вы не доплывете, - говорю я ему.
- Доплыву, - отвечает он. Угол, улыбка, прямая, угол, - плывет, легко, уверенно.
И я киваю, хотя он уже не видит, потому что знаю: этот человек умирал с улыбкой на лице. Иначе не мог.
Я тоже улыбаюсь – алые глаза, алое море, школьная форма пахнет кровью. Люблю, когда улыбаются.
</p>*** </p>С соавторством все как всегда...

13 сентября 2006 г. 14:10